|
Юрий Трутнев: Сто процентов - не ожидал. Мы же все привыкли к какой-то своей картинке мира. И хотим, чтобы мир в нее вписывался. А мир на наши желания как-то не очень обращает внимание. Я докладывал на правительстве о всех возможных угрозах, связанных с изменением климата, на основании многолетних работ различных институтов. Я сам, конечно, верил ученым. И в то же время у меня внутри, как, наверное, у любого человека, была мысль: а может быть, все-таки не завтра? Может быть, не так сильно, как ученые пророчат? Но это лето, конечно, всех удивило.
РГ: Особенно жителей Москвы и Подмосковья, Рязанской области. Такое ощущение, что от жары и горящих торфяников им на этот раз досталось больше всех. Скажите, можно по экологическим последствиям, по влиянию на здоровье сравнить торфяные пожары и обычные лесные?
Трутнев: Разница существует, очевидно. Дым сгорающей древесины, иголок, мха отличается от дыма торфа.
В торфе многолетние отложения, и, соответственно, там состав другой: оксиды серы, угарный газ, летучие смолы. Он поднимает в атмосферный воздух и те загрязняющие вещества, которые аккумулировались в торфяниках в результате прошлой антропогенной деятельности.
К дыму древесному мы все больше привыкли. У костра, наверное, каждый без особых проблем для себя сидел. Дышать торфяным дымом, конечно, хуже. Но я все-таки думаю, что не очень корректно сравнивать, кто больше пострадал, кто меньше.
Здесь, наверное, надо говорить о другом. Во-первых, в Московском регионе проживает весьма большое количество людей. Второе - Москва и до пожаров не являлась самым экологически чистым городом России. Здесь и без пожаров нагрузка от автотранспорта, которого в Москве более чем достаточно, очень высокая. Здесь и так воздух плохой. Если к этому добавить жару, то в 40 градусов в Москве тяжело, даже если ничего не горит. Поэтому наложившийся фактор, связанный с дымом от торфяных пожаров, действительно превратил Москву в маленький филиал, я извиняюсь, преисподней. Некоторые дни были очень сложные, особенно для людей с заболеваниями органов дыхания, пожилых людей, маленьких детей. В то же время в других местах огонь подступил к жилью, и люди потеряли дома. Я не знаю, как это сравнить, - все плохо.
Вообще ситуация несколько парадоксальная. У нас пожаров по пройденной огнем площади в этом году (пока, во всяком случае) не больше, чем в прошлом. На сегодняшний день это около 60 процентов от общей площади пожаров прошлого года. Проблема в том, что в прошлом году горели леса за Уралом. Там плотность населения гораздо меньше, и все это создавало людям меньше проблем. А сейчас они горели массово в европейской части, рядом с населенными пунктами. Поэтому другая ситуация.
РГ: В последние дни активно обсуждается тема обводнения подмосковных торфяников. Власти Подмосковья утверждают, что они уже начали эту работу. Но специалисты такого уровня, как Виктор Иванович Данилов-Данильян, говорят о том, что это не обводнение, а тушение внутреннего пожара. Что вы на это скажете? И почему в истории с сегодняшним "обводнением" торфяников не замечено ваше министерство?
Трутнев: Первое. Можно набирать воду в дырявое ведро, при этом она будет вытекать из дырок. Будет это наполнением ведра? Будет, только недолговременно. С болотами такая же ситуация. То, что сейчас происходит, - это тушение пожара. Это абсолютно необходимые действия, благодаря которым, конечно, обводнение происходит. Только это ненадолго. Потому что никто не перекрыл ирригационные каналы. Никто не поднял старые проекты, чтобы посмотреть, как они создавались, где гидрозатворы, где можно их перекрыть. Это первое.
Второе. Мне представляется, что необходимо принимать решение о восстановлении болот в их исходном состоянии. При этом мы понимаем, что это достаточно большое решение. Как его сделать технологически? Придется просто поднять ту систему, которая была построена, и демонтировать ее. А вот к чему она приведет, это следующий вопрос. Вообще-то много чего изменится.
РГ: Говорят, появятся комары в большом количестве.
Трутнев: И комары, в частности. Появится определенная живность. Изменится растительный покров. Изменится режим работы водных объектов и водные объекты сами по себе. В нашем представлении все эти изменения скорее будут носить положительный характер, потому что мы восстанавливаем естественный природный баланс.
Тем не менее совершенно очевидно, что последовательность должна быть такая: администрация субъекта Федерации должна разработать проект обводнения. Мы должны проанализировать его с точки зрения природных изменений, последствий. Провести соответствующие экспертизы. И после этого контролировать правильность его осуществления.
РГ: Уже появились различные идеи по обводнению торфяников. В том числе экзотические. Например, предлагается использовать для этой цели сточные воды Москвы. Как вам такая идея?
Трутнев: Никак. Мы являемся сторонниками природного заводнения. То есть мы исходим из того, что восстанавливать уровень воды в болотах надо путем перекрытия каналов, за счет естественных стоков - дождей, ручьев, речушек и т.д. Не прокладывать туда огромные трубопроводы из рек, и без того обмелевших. И денег бюджетных при естественном обводнении меньше потребуется, что тоже немаловажно. И результат будет такой, как он в природе должен происходить.
Проекты должны разработать специалисты. Необходимых специалистов в рабочую группу мы тоже с удовольствием направим. Несколько даже экологов, у нас ведь есть Росводресурсы. С удовольствием подключимся к работе.
РГ: Кстати, сейчас для этих целей берут воду из Оки. Это ей не может повредить, воды-то мало?
Трутнев: Не может. У нас рассчитан возможный объем изъятия по всем водным объектам. Эти цифры сразу же, как только возник вопрос о необходимости изъятия, просчитаны - никаких рисков на сегодняшний день нет.
РГ: Насколько я понимаю, проект обводнения торфяников нужен не только для Московской области. В Рязанской - аналогичная ситуация.
Трутнев: Конечно. Говорить надо в целом о торфяных болотах. У нас в стране разработано 1,5 миллиона гектаров торфяных болот. Сегодня проблемы возникли здесь, завтра - в другом месте. Причем добыча торфа продолжается. Поэтому торфяники - это большая проблема, которую, видимо, надо решать не только на региональном, но и на государственном уровне.
РГ: Как пережили пожарный сезон особоохраняемые природные территории? Насколько пострадали?
Трутнев: Еще не пережили. Пожароопасный сезон продолжается. На сегодняшний день очаги возгорания есть в 9 заповедниках и заказниках. В целом с начала сезона на особоохраняемых территориях пожаром пройдена площадь в 46 тысяч гектаров. Это примерно в два раза меньше, чем в прошлом году. Пока.
Важнейшее значение имеет оперативность обнаружения пожара. Пожар, который быстро обнаружен, тушится минимальными силами и средствами. Очень большие усилия предпринимаются для того, чтобы максимально быстро ликвидировать очаги возгорания, например, на территории Лосиного острова. А там те же самые торфяники. Только Лосиный остров прямо в Москве. Если бы там что-то случилось, то последствия были бы, конечно, более чем грустные. А там удается локализовать почти сразу. Но в целом по стране у нас огромная территория, и того количества работников заповедников, которые есть, конечно, абсолютно недостаточно для обнаружения. Информация нужна с воздуха.
РГ: И как вы это видите? Это вертолеты или аэрокосмический мониторинг?
Трутнев: Во-первых, нам надо малую авиацию возродить. У нас противопожарная авиация умерла, санитарная авиация умерла, а частная авиация - ей никто родиться не дает. У нас количество в воздухе воздушных судов, если посмотреть нижние эшелоны, практически ноль, его не видно. Эта картина принципиально отличается от большинства других стран. Поэтому прежде всего надо закупить воздушные суда. Надо упростить правила использования воздушного пространства, которые у нас просто издевательские. А после этого в пожароопасный период просто вменить в обязанность человеку, пилотирующему судно, через диспетчерскую службу мгновенно подавать информацию об увиденном источнике возгорания. Это могло бы очень многое изменить.
РГ: Но это в отдаленной перспективе.
Трутнев: Если все сделать по-человечески, то уже через 3-4 года в небе России может быть на два порядка больше воздушных судов.
РГ: Вы имеете в виду суда авиалесоохраны?
Трутнев: Абсолютно любые: авиалесоохраны, санитарной авиации, частные воздушные суда - все что угодно. Я встречался недавно с одним инструктором-вертолетчиком. За это лето он более 20 пожаров обнаружил, сообщил в соответствующую службу. Представьте: один человек на одном вертолете в Подмосковье. Сколько надо денег бюджетных для того, чтобы такую эффективность создать? А если он будет не один?
РГ: В заповедниках есть специальные подразделения, которые занимаются охраной леса от пожаров?
Трутнев: Никаких отдельных пожарных в штатах заповедников нет. Люди, которые занимаются охраной, они же занимаются и предупреждением, и обнаружением, и тушением - в той части, в которой они могут с этим справиться. На все заповедники и национальные парки - их у нас 139 - на тушение пожара предусмотрено 38 миллионов рублей. Они кончились через неделю после начала пожаров. Сейчас уже расходы превышают данную цифру не менее чем в 10 раз. Большую помощь оказывают подразделения МЧС, авиалесоохрана. Иногда администрации заключают договор еще и с авиаотрядами, которые существуют на месте.
РГ: А кто будет восстанавливать лес в заповедниках? И будет ли восстанавливать?
Трутнев: Лес будет восстанавливать природа. Должен сказать, что вопрос о влиянии пожаров на природные комплексы неоднозначен. Данные научных исследований показывают, что практически все российские леса развивались при периодическом воздействии пирогенного фактора.
Пожар в лесу далеко не всегда означает гибель всего живого на пройденной огнем территории. На горельники возвращаются звери и птицы, происходит возобновление растительности. В некоторых случаях огонь может играть даже положительную роль: благодаря пирогенным сукцессиям создается мозаичность биоценозов, повышается урожайность ягодников, происходит смена лесных пород, повышается устойчивость лесных экосистем, что в целом способствует сохранению биологического и ландшафтного разнообразия.
РГ: Ходит много рассказов о том, что из-за жары и пожаров сильно пострадали животные.
Трутнев: Такую информацию мы получим зимой или даже весной - сейчас провести учет невозможно. То, что животным приходится трудно, это совершенно очевидно, потому что количество водоемов уменьшилось, многие пересохли, но мне все-таки представляется, что скорее это привело к миграции, нежели гибели.
РГ: Идут также разговоры о брянских лесах, зараженных радиацией. Так были там пожары или нет? Есть ли достоверная информация по радиационному фону?
Трутнев: По нашим данным, в Брянской области были небольшие очаги возгорания, но не в зараженных районах. И могу сказать уверенно, что переноса радиации или какого-то изменения радиационного фона нет.
РГ: В связи с пожарами минприроды ввело временный запрет на охоту в нескольких регионах. Вы не исключаете, что запрет может быть продлен до конца года?
Трутнев: Скорее, нет. Зима, в конце концов, наверное, настанет. И осень. И дожди пойдут. Еще раз говорю: вопрос в том, что природа стала гораздо менее прогнозируемая. Мы измучили наш Росгидромет и не собираемся от этого отказываться. Мы и дальше будем и помогать им, и добиваться от них, чтобы они повышали точность прогнозов. Но тем не менее очевидно, что скачки в природе, скачки между солнцем и дождем, между холодом и жарой стали гораздо более выраженными. И это приходится учитывать.
Досье "РГ"
Общая статистика торфяных пожаров по стране не ведется. Косвенно их динамику можно оценить по числу подземных пожаров на землях лесного фонда, куда относится большая часть болот лесной зоны. Экспертная оценка говорит о том, что наибольшая горимость болот в целом по России за последние десятилетия была отмечена в 1972, 1982, 1989, 1996, 1999 годах. В нынешнем столетии массовые лесные и торфяные пожары в центре европейской части России наблюдались засушливым летом 2002 года. Тогда, согласно официальным данным, ущерб, причиненный пожарами лесному хозяйству страны, составил 4,9 миллиарда рублей.
"Российская газета" - Федеральный выпуск №5267 (188) от 24 августа 2010 г.
